— Да.

— Я шатался с Дэйви Барклэем, Чарльзом Джеймсом — только всеребята звали его Сынок, — Хэролдом Роберсоном, Флойдом Тиббитсом…

— С Флойдом? — ошарашенно спросила Сьюзан.

— Да, а ты его знаешь?

— Я с ним гуляла, — сказала она, испугалась, что голоспрозвучал странно, и заторопилась: — Сынок Джеймс тоже еще тут. У него наДжойнтер-авеню бензоколонка. Хэролд Роберсон умер. Лейкемия.

— Все они были старше меня на год — два. У них был клуб.Элитный, знаешь ли. Обращаться только Кровавым Пиратам с тремя рекомендациями.— Бен хотел, чтобы это прозвучало легко, но в словах таилось бремя давнейгоречи. — Но я был настырным. От жизни я хотел только одного — стать КровавымПиратом… по крайней мере, в то лето. Они, наконец, ослабли и сказали, что менямогут принять, если я пройду посвящение, которое выдумал Дэйви. Мы все пойдемна холм к дому Марстена, и мне надо будет зайти внутрь и что-нибудь вынестиоттуда. Какой-нибудь трофей.

Он хохотнул, но во рту у него пересохло.

— И что же произошло?

— Я забрался в дом через окно. Хотя прошло уже двенадцатьлет, в доме все еще было полно хлама. Газеты, должно быть, забрали во времявойны, но прочее осталось. В коридоре возле входной двери стоял стол, а на нем одиниз снежных шаров — знаешь, о чем я? Там внутри крошечный домик и, когдавстряхнешь, идет снег. Я сунул шар в карман, но не ушел. Мне действительнохотелось доказать, какой я. Поэтому я пошел наверх — туда, где он повесился.

— О Господи, — сказала Сьюзан.

— Залезь в бардачок, достань мне сигарету, ладно? Я пытаюсьзакончить, но без сигареты нельзя.

Она дала ему сигарету, и Бен чиркнул прикрепленной кприборному щитку зажигалкой.

— В доме воняло. Не поверишь, как воняло. Плесенью и гниющеймебелью… или коврами… и еще был какой-то прогорклый запах, как отиспортившегося масла. И запах какой-то живности — крыс, сурков или еще чего-то— которая гнездилась в стенах, а может, устроилась на зимнюю спячку в погребе.Едкий сырой запах. Я прокрался по лестнице — перепуганный насмерть малыш девятилет. Вокруг поскрипывал и оседал дом, и слышно было, как по другую сторонуштукатурки от меня разбегаются какие-то твари. Я все время думал, что за спинойслышу шаги. И боялся обернуться — вдруг я увидел бы Хьюби Марстена, тащившегосяследом с совершенно черным лицом и петлей в руке.

Бен очень сильно сжал руль. Легкость из его тона исчезла.Яркость воспоминаний немного испугала Сьюзан. В слабом свете приборной доскилицо Бена прорезали вертикальные морщины, как у человека, путешествующего поненавистной стране, которую не удается полностью забыть.

— Наверху лестницы я собрал всю храбрость и пробежал покоридору к комнате. Моя идея была такова: вбежать туда, схватить там что-нибудьеще и убираться к чертовой матери. Дверь в конце коридора оказалась закрыта. Явидел, как она все приближается и приближается, видел, что петли осели, анижний край покоится на порожке. Мне видна была серебряная дверная ручка,немного потускневшая в том месте, где за нее брались рукой. Когда я потянул занее, нижний край двери визгливо заскрежетал по дереву пола, как будто женщиназакричала от боли. Думаю, будь я умнее, я сразу бы развернулся и убрался оттудак черту. Но я был по уши накачан адреналином, поэтому вцепился в дверь обеимируками и изо всех сил потянул. Дверь распахнулась. А за ней оказался Хьюби — онсвисал с балки, свет из окна очерчивал силуэт его тела.

— Ох, Бен, не надо, — нервно сказала Сьюзан.

— Да нет, я правду говорю, — настаивал он. — Правду о том,что увидел девятилетний мальчик и что мужчина, вопреки всему, помнит двадцатьчетыре года спустя. Там висел Хьюби, и лицо у него было вовсе не черным. Онобыло зеленым. Глаза заплыли опухолью. Руки синевато-бледные… отвратительные. Апотом он открыл глаза.

Бен глубоко затянулся и выкинул сигарету за окошко, втемноту.

— Я завизжал так, что, наверное, и за две мили было слышно.А потом кинулся наутек. На середине лестницы я упал, слетел вниз, поднялся,выбежал через входную дверь и дунул прямиком по дороге. Ребята ждали меняпримерно полумилей дальше. Тут-то я и заметил, что так и держу в рукестеклянный шар. Он до сих пор у меня.

— Ты же на самом деле не думаешь, что видел ХьюбертаМарстена, а, Бен?

Далеко впереди Сьюзан увидела мигающий желтый огонь, которыйобозначил центр города, и обрадовалась.

После долгой паузы он сказал:

— Не знаю. — Он сказал это неохотно, с трудом, словнопредпочел бы сказать «нет» и тем самым закрыть тему. — Вероятно, я так завелся,что все это мне померещилось. С другой стороны, в идее, будто дома поглощаютвыраженные в их стенах эмоции, будто они хранят что-то вроде… сухого экстракта— в этом есть своя правда. Возможно, подходящая личность… личность мальчика сразвитым воображением, например… может сработать как катализатор, и этот сухойэкстракт вызовет активное проявление… не знаю, чего. Я говорю не о привиденияхкак таковых. Я говорю о неком трехмерном психическом телевидении. Может быть,это даже нечто живое. Чудовище, если хочешь.

Она взяла у него одну сигарету и прикурила.

— Ну, все равно. Много недель спустя я все еще спал привключенном свете, а снилось мне, что я до конца жизни открываю и закрываю тудверь. Стоит мне перенести стресс, и сон возвращается.

— Это ужасно.

— Нет, вовсе нет, — сказал Бен. — Ну, как бы там ни было, неслишком. Он ткнул большим пальцем в безмолвно спящие дома Джойнтер-авеню,которые они проезжали. — Иногда я недоумеваю: почему самые доски этих домов некричат от ужасных вещей, которые случаются во сне.

Он помолчал.

— Если хочешь, поехали в центр, к Еве, немножко посидим накрыльце. Внутрь пригласить тебя я не могу, но у меня в морозилке парочкабутылок «кока-колы», а в комнате, если есть желание выпить перед сном, немного«Бакарди».

— Я была бы двумя руками «за».

Он свернул на Рэйлроуд-стрит, внезапно выключил фары изаехал на маленькую грязную стоянку, которой пользовались постояльцымеблированных комнат. Выкрашенное в белый цвет заднее крыльцо было обведенокрасной каймой. Выстроившиеся в ряд три плетеных стула глядели на Королевскую реку.Река казалась ослепительным сном: на дальнем берегу в деревьях запуталасьпоздняя летняя луна, на три четверти полная; она рисовала на воде серебрянуюдорожку. Поскольку город молчал, Сьюзан расслышала слабый шум пенящейся воды,которая стекала в шлюзы дамбы.

— Садись. Я сейчас.

Он вошел в дом, тихонько притворив дверь-ширму, а онауселась в одну из качалок. Несмотря на свою странность, Бен ей нравился. Сьюзанбыла не из тех, кто верит в любовь с первого взгляда, хотя она действительно несомневалась, что часто возникает мгновенное вожделение (которое обычно болееневинно именуется увлечением). И все-таки Бен не был человеком, который мог бызаурядно вдохновить на полночные писания в хранящемся под замком дневнике — онбыл слишком худощав для своего роста, немного бледноват. Его лицо былосамоуглубленным и книжным, а глаза редко выдавали ход мысли. Все это венчалатяжелая копна черных волос, которая выглядела так, словно ее расчесывали негребешком, а пальцами. И эта история…